Последняя отрада Насти

― Вон в тех дворах живет бабушка Юзефа, которая ходит с нами на митинги; говорит, почти не видит неба между соседних небоскребов. Вон там раньше стояла техника. А весь участок, поросший молодыми кустами, когда-то был гладью озера, ― Настя показывает с балкона на район, который отсюда выглядит будто в миниатюре. Пальцами она выводит линии на стекле, движения ее почти по-детски щепетильны, да и у 32-х летней Насти “взрослые” разве что движения бровей.

Застекленный балкон — совсем крохотный, как карман, пришитый к комнате папы Насти. Застлан мягкими плетеными дорожками. На стенах ― упругие плотные обои, кое-где истерзанные Боней.
Бонифаций – молчаливый упитанный кот с блестящей шерстью. После кастрации он превратился в бочонок, лениво перекатывающийся по квартире. Единственные вспышки активности – бег по стенам, отчего и страдают ковры и обои.

Этот балкон когда-то выходил на новую окраину Киева, теперь же на спальный район Дарница, который наперегонки застраивают. Малышкой Настя сидела на балконе и считала машины ― по проспекту их проезжало совсем мало, как раз на детский счет. На 10 этаже вечерами было слышно, как на озере квакают лягушки. Но постепенно счет машинам потерялся, а гул двигателей заглушил лягушек и птиц. С каждым годом Настя видит все меньше неба. Пространство будто сужается, воздуха не хватает. И метафорически, и буквально – если совсем высунуться из балкона, на горизонте виднеются трубы завода «Энергия».

Именно из-за выбросов с завода уже взрослой Настя предлагала родителям переехать за черту Киева. Но они не согласились, ведь живут в этой квартире с возведения дома в 1988 году. Так что семья осталась, и два года назад Настя пошла на первую акцию протеста против выбросов с завода. Не планировала становиться ярой активисткой – хотела поддержать, стать каплей в море.

А утром 8 апреля 2021 года зашла в комнату папы. Вышла на балкон и увидела оттуда, как по берегу озера, словно жуки-вредители, ползут бульдозеры.

Зеленый забор – символ все более многочисленных застроек зеленых зон в Киеве – появился вокруг Вырлицы 10 лет назад. Городские власти вычеркнули участок вокруг озера из перечня зеленых зон и отдали в аренду ООО «Мрия-Инвест» в 2005-м, через несколько лет компания «насобирала» земли рядом и в 2012-м озеро начали засыпать. Тогда его удалось отстоять.

Боролись не только за воду, а за то, чтобы не жить рядом с торгово-развлекательным центром, за возможность выйти на прогулку, против потока машин, шума, грохота, ежегодно все большего, все более сильного. Городские водоемы – это возможность противодействия изменению климата. Они охлаждают воздух, дают достаточно влаги растениям вокруг, которые в свою очередь поглощают углекислый газ и ловят ворсинками на листьях пыль и микрочастицы. Деревья ― будто стена, отгораживающая остальное пространство от шума всегда недремлющего проспекта на несколько полос. За Вырлицей ― заповедные Осокорковские луга, едва ли не последние рядом с Киевом.

Среди деревьев ― гнезда ремезов, рядом скворцы, синешейки, усатые синички, куропатки. На берегу ― единственная колония мартинов на левобережном Киеве. Их старые гнезда перепахали, и теперь они растерянно толпятся на месте уничтоженного дома. Мартыны защищают от хищников пирникозов, лисок, крестцов, чирянок, камышевок, кобылочек. Над Вырлицей ― миграционный коридор птиц.

На мелководье ― растения, охраняемые Бернской конвенцией и решением самого же Киевского городского совета - белые кувшинки. В прибрежных водах, границе между водой и сушей, изобилует биоразнообразие: растения, птицы, амфибии, рыбы.

Озеро с прибрежным участком, огражденное забором, за которым годами ничего не происходит, превратилось в приют для любителей алкоголя. Кое-где среди бутылок ― шприцы. Так случилось, потому что застройщик, обязанный заботиться об арендованном участке, этого не делал. Здесь чаще можно было увидеть одиноких рыбаков, чем семьи на отдыхе. Так и объясняли: мол, посмотрите, кому нужен этот грязный уголок, пусть лучше здесь будет торгово-развлекательный центр. На планах застройщика черный прямоугольник растягивается на половину территории от станции метро «Харьковская» до станции метро «Вырлица». Это более 90 тысяч квадратных метров и паркинг для более чем 1700 машин.

8 апреля Настя не выдержала.

― Я просто бросила клич во все группы района, где была со времен протестов против выбросов из «Энергии», – говорит Настя. ― Вызвала полицию, приехали патрульные, следственно-оперативная группа, пообщались за забором с подрядчиком и внесли мое заявление в единый учет обращений ― но не в единый реестр досудебных расследований, то есть расследование не начали. Представитель застройщика к нам так и не вышел.

С тех пор Настин балкон превратился в наблюдательный пункт, откуда она каждое утро осматривала, не возобновили ли строительные работы. В ее речь пришли слова «оценка влияния на окружающую среду», «министерство», «комиссия», «городская власть», «сфальсифицированные документы», «суд», «уголовное производство», «нарушение норм», «прокуратура». Кодексы и законы учила по ночам, днем ​​работала из дома, поглядывая на озеро, чтобы при необходимости выходить и останавливать технику. Начались споры с охранниками, выбитые из рук телефоны, угрозы, клевета, атаки в соцсетях, сносы забора. Против Насти и команды выступили якобы ветераны, требовавшие возвести здесь реабилитационный центр. В кулуарах ей приходилось изучать имена и фамилии депутатов и депутаток и разбираться, кто же их поддерживает. Под КГГА (Киевской городской государственной администрацией) на нее и команду бросались с кулаками, вырывая плакаты. Настю за старые фотографии из Минска обвиняли в приверженности режиму Лукашенко, а за снимки из Стамбула ― в любви к задымленным мегаполисам, а следовательно ― неискреннем экоактивизме. Словом, Настя прошла чуть ли не через все круги "крещения" киевских активистов и активисток, борющихся против застроек.

Ее мама, хоть и поддерживает, но переживает. И сама выходит на акции, но боится, чтобы дочь не трогали люди, «имеющие деньги и способные на все». Кто защитит ее дочь, пока она защищает озеро?

Мама оставляет нас на кухне одних. Здесь ― обычный холодильник с магнитами, и другой балкон, выходящий на солнечную сторону. На нем фрукты и деревянные тумбы. Кот Боня молча садится рядом – так просит есть.

Настю так задело то, что происходит с озером, что она оказалась способной переступить через привычное течение жизни.

Настя изучала филологию, потом работала литературной редакторкой в нескольких медиа, пока не оказалась на телеканале. Спокойная работа дома ее устраивала. Неспокойным был только муж – он, анархист, панк и атеист, казался странной парой для девушки из консервативной семьи. Они разводились, снова сходились, Настя все пыталась остаться собой, а он постоянно становился другим человеком. Наконец семь лет назад она вернулась к родителям, и, желая заняться чем-нибудь новым, пошла на гавайские танцы. Там, в настоящем нежном танце, а не в голливудском спектакле с кокосами на груди, было равенство между всеми танцующими. До начала активизма на ее странице в фейсбуке были разве что видео с занятий.
Гавайские танцы всегда рассказывают историю о природе движениями, говорит Настя.

― Например, недавно на Гавайях защищали священную гору Мауна-Кеа от установки телескопа ― и частью акции был танец о ее сохранении. Все пропитано природой, бережным отношением к ней – мне это очень близко. Я как-то станцевала украинскую песню “Я пойду в дальние горы” как гавайский танец. Было очень просто: любовь, горы, ветер. О Вырлице надо похоже…

На танцах Настю стали называть Кит, чтобы отличить от ее тезок. Киты – ее любимые животные. С китами у нее украшения, мягкие игрушки, плакаты. Величественные, спокойные они завораживают Настю: такие большие, а никому не причиняют вреда. И она со своим желанием к покою и неспешности хотела бы того же.

И ей, и уже подружившейся активистской четверке сложно ― Настя в шутку называет их «толерантными интровертами». Вместо остановки техники и судов они бы проводили вечера спокойно дома, не говорили бы по телефону или на камеру, а лучше писали бы письма.

Но никто за них этого не сделает ― несмотря на населенность района, местные преимущественно инертные, приходят разве что на громкие митинги или кинопоказы. Активисты и активистки из других районов Киева (а проблем с застройкой хватает везде) приобщаются к лекциям, нетворкингам, толокам. Настя предпочла бы превратить Вырлицу в улучшенное воспоминание о собственном детстве ― пикники, лавочки, рыбалка, прогулки, наблюдение за птицами, игры, широкие дорожки камыша, пирс.

Настина команда наконец добилась основания ландшафтного заказника местного значения, то есть озеро должны охранять, а торгово-развлекательный центр уже не построят. Но:

― Раньше мне казалось, что достаточно иметь семью, спокойно работать, иметь хобби ― я словно нашла себя. Но, видимо, социальная пассивность меня не устраивала. Я чувствую свое развитие, но сейчас тяжело. Одно дело ― раз выйти на акцию, другое ― делать это все время. Иногда кажется, что это никому не нужно, и я целый день плачу. Не чувствую поддержки общества, а хочется, чтобы все были друг за друга. Есть люди, для которых постоянная борьба ― это кураж. Я этого не люблю. Я активистка поневоле.

Когда мы идем от лифта к вахтеру, чтобы взять ключи от крыши и посмотреть на озеро во всю ширь, нас останавливает дядя Юра.
― Картина? На выставку? ― коротко кивает он на скрученный плакат «Вырлица без застройки».
― Нет, это плакат. Мы же за Вырлицу боремся, ― спокойно объясняет Настя.
― Ааа, так вы сражаетесь… А что за тема? ― сосед как будто не слышит.
― Чтобы не застроили наше озеро. Помните, я вам говорила?
― Хотят застроить… ― то ли вопросительно, то ли утвердительно протягивает мужчина. ― А что хотят?
― Торгово-развлекательный центр. Будут засыпать, ― все еще терпеливо говорит Настя.
― А вы что хотите?
― Мы хотим парк, зону отдыха.
― Это хорошо. Этому озеру 1000 лет! Я хочу, чтобы там что-нибудь хорошее было. Это озеро Большая Вырлица… Я его помню…

И дядя Юра перехрдит к таким же странным рассказам, как и утверждение о тысячелетии водоема. О борьбе с застройкой он точно знает ― Настя собирала со всего дома подписи, стуча в каждую дверь 16-этажки. Разочаровалась – оказалось, не всем нужно озеро.

Солнце почти село. Небо в озере видно, как в зеркале. С левой стороны ― распаханный песчаный берег, еще недавно изукрашенный тонкими следами птичьих лапок, а теперь заросший шершавой сизоватой облепихой и березой. Кажущиеся тонкими с такого расстояния столбы прожекторов, по ночам пугают бобров, ежей, выдр и зайчат, которых подкармливают неравнодушные охранники. Видно место, где стояла техника застройщика-Хомутынника, которому не повезло. Видны совсем мелкие фигурки людей, вероятно собирающих травы. Видны кружения колонии мартинов. Не видно уже засохших саженцев, которые абы как посадили сторонники застройки и противники сохранения озера – таким курьезным было противодействие экопротесту. Внизу ― стремительная городская артерия, несущая и несущая автомобили: красные фары ― машина едет на правый берег, белые ― за Киев. Тишины нет.

Настя молчит.

А я вспоминаю, что она сказала мне еще во время знакомства несколько месяцев назад: «Родители ― как дерево; они отсюда уже не уедут. Но если озеро застроят, то я переезжаю – это моя последняя отрада здесь».